Диомед, сын Тидея. Книга первая - Страница 20

К оглавлению

Дядя Капаней недоволен. Он, кажется, не очень верит дяде Амфиараю.

– Ну ты слыхал, Ойнид? Пифия, понимаешь! Ты, Сфенел, его не слушай. Тяжело будет – сам тащи!

Капанид кивает. И я киваю. Киваю – потому что согласен.

А все-таки жаль, что мне ничего не сказали!

А вот и папа.

– Ну, мальчики!..

От папиной бороды пахнет пылью. И немножечко – благовониями. Это он с утра ванну принимал.

Я хватаю папу за шею, хватаю крепко, прижимаюсь лицом... Только бы не заплакать! Мне нельзя плакать, я уже почти взрослый!

* * *

Крон – это бог такой. Мне про него дядя Эвмел рассказал. Дядя Эвмел все про богов знает. И про зверей. И про все другое тоже знает.

Я теперь у него каждый день бываю – как папа уехал. Даже вечером. Потому что мне не хочется домой возвращаться. Дома пусто, только служанки. Они грустные, иногда даже плачут. И к Сфенелу идти не хочется. Там тетя Эвадна. Она стала совсем больная. Сфенел все время около нее сидит.

А дядя Эвмел мне про богов рассказывает. Так вот, Крон был Зевсу папа. А потом он Зевса съесть хотел, а Зевс его в Тартаре запер.

(Правда, дядя Эвмел говорит, что это не совсем так. А как – он мне расскажет. Но потом. Когда я вырасту.)

А Крон хоть и в Тартаре, но все равно – самый главный. Самый главный, потому что он – Время. А Времени все подвластны. Захочет Крон – время быстро пойдет. Захочет – медленно. И боги ничего сделать не могут. Даже Зевс!

А я все понять не могу, быстро сейчас время идет, или медленно. Когда быстро, а когда и ползет. Как улитка! Война уже целый месяц идет, а все кажется, что папа только вчера уехал!

...А когда гонец долго не приезжает, время вообще останавливается. Мы с Капанидом возле Микенских ворот сидим – ждем. Если его мама отпускает. А если нет, я один сижу.

Папа молодец! Он уже совершил много подвигов. Он подвиги каждый день совершает – как Геракл! Он в Фивы один пошел – требовать, чтобы басилей Этеокл дядю Полиника в город пустил. А басилей Этеокл не стал папу слушать и велел своим воинам его на поединок вызвать.

А папа их всех победил!

А потом на него фиванцы напали – когда он в лагерь дедушки Адраста возвращался. А он их снова победил! Теперь войско дедушки Адраста эти Фивы со всех сторон осадило, а папа со своими воинами стоит возле каких-то Пройтидских ворот. Я спросил у Ферсандра, что это за ворота, но он не знает.

А ванакт Эврисфей, к которому папа ездил, моего папу обманул. Обещал войско – и не дал. Говорят, ему Зевс запретил. А дядя Эгиалей говорит: «Чего еще ждать от этой сволочи?» Это он, конечно, про ванакта Эврисфея, а не про Зевса.

Ну, ничего! Папа и без Эврисфея справится. Папа самый сильный. И самый смелый! Только бы Крон сделал так, чтобы время быстрее пошло. Чтобы папа домой вернулся.

И чтобы все вернулись!

* * *

Прилетела ласточка
С ясною погодою
С ясною весною
С веточкой зеленой.
Грудка ее белая,
Спинка ее черная...

Это тетя Эвадна поет. Она очень красиво поет. Но сегодня она какая-то совсем больная. Даже не слышит, когда мы с Капанидом ее о чем-то спрашиваем.

Что ж ты ягод не даешь
Из дому богатого?
Дашь ли в чашке ей вина
Сыру ли на блюдечке?
И от каши ласточка
Тоже не откажется..

Эту песню я знаю. Ее девчонки поют – весной, когда ласточки прилетает. Наверное, тетя Эвадна тоже когда-то пела, а сегодня вдруг вспомнила.

Хотя уже не весна, а лето!

Открой, открой дверцу
Ласточке, ласточке
Тебя просят девочки,
Маленькие девочки...

А Сфенел сказал, что ему за дядю Капанея страшно. Я ему ответил, что бояться не надо, что скоро наши папы всех победят, а он вдруг заплакал. Я даже испугался. Мой друг Капанид никогда не плачет! Даже если его побьют!

* * *

Мама гладит меня по щеке, мама меня целует...

Мама! Мама!!!

Теперь уже не снится! Теперь мама и вправду здесь!

– Мама! Мамочка! Я... Тут столько случилось! Я... Я тебе рассказать должен...

Почему мама не отвечает? Почему она молчит?

– Мама!

Мама меня снова целует... Почему у нее такие холодные губы? Холодные, мокрые...

– Мамочка! Что? Что слу...

И вдруг я понимаю – что.

Понимаю сразу, хотя мама молчит. Молчит, ничего не говорит. И от этого молчания мне еще страшнее, мне хочется кричать, хочется убежать из темной горницы, убежать от того страшного...

Но я уже знаю – убегать нельзя. Потому что маме плохо. Потому что Я ПОНЯЛ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

ЭПОД

И снова горит огонь. Но уже не у Дождевика. И не в городе – просто в поле. Зато там было сухо, а здесь идет дождь. Правда, маленький. Капает только.

Кап... Кап... Кап... Кап...

Мы ехали сюда две недели. Сюда – это в Элевсин. Мы приехали, чтобы похоронить папу.

Папа сейчас там, на костре, под красным покрывалом. Мне на него смотреть нельзя, потому что папа давно умер, а на тех, кто давно умер, смотреть не полагается.

Боги запрещают. Особенно маленьким.

Из-за дождя костер хотели зажечь не сегодня, а завтра, но потом дядя Тезей, он тут басилевс, решил, что дождь не помешает.

Потому что это и не дождь. Просто капает.

Кап... Кап... Кап... Кап...

Сфенел тоже приехал. Приехал – потому что его папа тоже на костре, рядом с моим. И дядя Гиппомедонт там, и дядя Мекистий, и дядя Партенопей.

А Ферсандр не приехал. Не приехал, потому что его папу не хоронят. Его папу фиванцы не отдают. Они и моего папу не отдавали, и остальных, но дядя Тезей послал войско, и их всех отдали – кроме дяди Полиника.

Дядю Полиника не хотят хоронить, потому что он убил Этеокла. Не того, что сын Пройта (тот здесь же, рядом с папой), а другого, который его в город не пускал. Своего брата. Он его убил, а Этеокл – его.