Диомед, сын Тидея. Книга первая - Страница 80

Впрочем, голос голосом, а слушать его, кажется, никто и не собирается. И то, песен про Пелопса нам не пели, что ли? Сидят у нас всех эти Пелопиды костью в горле!

«У нас» – потому, что все мы здесь, у дворцового портика. Всех собрал Тиндарей. Слева от меня Эврипил, сын Эвемона (козопас – и борода козлиная!), справа Асклепиады – Подалирий и Махаон, Капанид с Амфилохом – чуть сзади, Атриды же, как водится, впереди – носы копьями выставили.

– И когда-то сверкающий трезубцем бог
Схватил тебя и унес,
Ибо страсть придавила его сердце.
На золотых конях
Он вознес тебя к Зевсу
В небесный широкославный чертог...

Ревет аэд, Пелопса прославляя. А мы меж собою тихо так: «Шу-шу-шу! Шу-шу-шу!» Знаем, не зря собрали! Неужто сегодня скажут? Пора, вроде!

Напировались!

Неужели все-таки Агамемнон? Не разорвали бы его прямо здесь, на месте! За эти дни точно решили: «Кто угодно – но не он!»

– Ты исчез
И люди искали, но не нашли тебя для матери;
А завистник-сосед
Стал, таясь, рассказывал людям,
Как в воду, кипящую на огне,
Острым изрубленное ножом
Падало тело твое...

Елены нет, Атрея нет (ни разу его не видел!), а Тиндарей сидит на троне, глаза закрыл – то ли спит, то ли аэду внимает.

– Эй, богоравные, а ведь не зря нам про Пелопса поют!

(Кто-то сзади. Кажется, белобрысый Пенелей Гиппалкид.)

– Пусть поют! Мы этого носатого... как Пелопса. В воду кипящую на огне!

(Слева! Аякс Теламонид!)

– Нет!

Я не смею назвать людоедами богов!

Слишком часто кара настигала богохульников...

А богоравные уже – в полный голос:

– Если Агамемнон – все встанем! Не позволим!

– Не позволим, не позволим, не позволим...

Катится по рядам камнепадом, ширится. А мне не по себе почему-то. Вроде, для того и ехал сюда, для того и коней торопил...

– А когда расцвели его годы,
Когда первый пух отметил его щеки,
Он задумался о брачной добыче,
О славной Гипподамии, дочери писейского отца.
Выйдя к берегу серого моря,
Он один в ночи
Воззвал к богу, носителю трезубца-а-а-а!..

Старается аэд, не горлом уже поет – брюхом. Да что нам эти Пелопсовы страдания! Не о Гипподамии сейчас речь идет...

– Пилос, Алиба, Мизы, Итома, Феры! Вместе, вместе, вместе!

– Дулихий, Саламин, Гиестия! Вместе!

– Аргос! Аргос! Аргос!

– Да чего мы молчим, богоравные? Встанем, скажем... Эй, а чего это?

А действительно, чего?

Смолк аэд, про свадьбу Пелопсову не допев, Тиндарей с места вскочил... и другие вскочили!

– Кто это?

– Где?

...Высокий, худой, долговязый, в простом черном плаще, с мечом у пояса, с золотым венцом на голове. Идет, на нас не смотрит. На Тиндарея смотрит. Подошел... поклонился... сел...

– Это же Менестей! Менестей Афинский! Эврисфей! Эврисфей убит! Эврисфей убит, богоравные! Слышали, Эврисфей, ванакт Микенский, убит! Уби-и-ит!

А я не на Менестея смотрел – на Агамемнона. Вернее, на то место, где он только что сидел.

Сгинул Атрид, словно и не было его!

* * *

– Слышали? Слышали? Слышали? Ведь как было? Афиняне их у Элевсина встретили, а Эврисфей приказал колесницы развернуть. Вот я и говорю, какие там колесницы на Элевсине? Поле неровное, кустарник, а Менестей велел там еще и ям нарыть – с кольями. Ну, и привет Танталу, ясное дело! Эврисфея, говорят, родичи Геракла в плен взяли, взяли – а до Афин не довели. И еще болтают, будто Алкмена, Гераклова матушка, ему, Эврисфею, глаза спицами выколола. Вот я и говорю, какая Алкмена? Ее и в живых уже, рассказывают, нет. Да самое интересное не это. Гадес с ним, с Эврисфеем, а вот Атрей! Мы-то думали, он здесь, в Спарте, изгнанник, у алтаря Геры Волоокой о заступничестве молит, а он давно в Микенах! Ну, хитрец! А сейчас и Агамемнона к себе вызвал. Ясное дело, Атрей – ванакт, а носатый – наследник законный. Так что не до Елены им, власть брать надо. Как задумано, а? Мы тут, они – в Микенах, никто Пелопидам этим и помешать не сможет, за Эврисфеевых детишек не вступится! Во дела какие!

Но что с Еленой-то будет, богоравные? Если не Агамемнон, то кто? Может быть, я? А почему бы и не я? У меня, между прочим, сам Поседайон Черногривый в родичах! Не-е-ет, теперь я своего не упущу!

* * *

В темном покое – неровный огонек светильника. Дрожит, колеблется, вот-вот погаснет.

Душно.

Ночь.

– Теламонид кричит, что каждого убьет...

– Подалирий с охраной ходит, с хеттийцами...

– Да все мы с охраной ходим! Дожили!..

– Идоменей, говорят, своих пиратов уже кликнул. Он ведь Атрею свояк...

– Тиндарей со мной говорил. Трясется, весь белый. Что делать, спрашивает. А что делать? Завтра возьмут его за грудки, он назовет зятя – вот тут и начнется!

– Да чего там начнется! Уже началось!

– Так что Тиндарею сказать?

Пятеро нас: Патрокл Менетид – он, вроде, как старший, мы с Капанидом, Антилох Несторид из Пилоса. И Любимчик – в углу спрятался, в тени черной.

Думаем. Да только думается плохо.

Только что Патрокл был у Тиндарея. Надеялись, сообразит что-нибудь старик, а выходит, он сам от нас помощи ждет!

– А если, это, ну... сказать, что Елена заболела? – Капанид, баском. – Чтобы, мол, через месяц приезжали?

– Богиня-то заболела? – Антилох Пилосский головой качает. – Да и не поможет. Разнесут тут все!

– А может, уедем? Прямо сейчас? Ну их всех!

Это Любимчик – из угла.

Переглядываемся. Плечами пожимаем.

– Поздно, – решает Патрокл. – Поздно...

...Да, поздно. Игра Атрея в разгаре. Понял, хитрец, что встанет против него вся Эллада! Понял, подождал, пока страсти разгорятся, и...

(Хотел бы я знать, как это с Менестеем Афинским так удачно вышло? И колесницы микенские не на том месте развернулись, и приехал афинянин миг в миг, лучше и не придумать. Ах, Атрей, Атрей!)